СЕРЁЖЕНЬКА.
Когда Сергей ещё не был Сергеем, а все называли его Серёженькой, то жить ему было
очень непросто.
Он помнил большую комнату со светлыми крашеными стенами, на которых был нарисован
ликующий слонёнок и грустный, со слёзкой на щеке, зайчик с отшкрёбаным глазом. В
комнате этой стояло много кроваток, на которых спало много мальчиков и девочек. Было
тихо-тихо. Под потолком жужжала муха.
Серёженька уже давно проснулся. Он лежал, накрывшись с головой одеялом и так сильно
страдал, как больше, пожалуй, в последующей жизни страдать не будет. Как только он
проснулся, да даже уже во сне, когда робот собирался исследовать новооткрытый кратер
холодной луны, Серёженька почувствовал, что "это" произошло. И тут же его охватило
отчаяние, такое пронзительное, что он тихонько заплакал в подушку. Так он лежал долго,
даже слёзы успели высохнуть. Он притаился под одеялом и мечтал, и просил какого-нибудь
волшебника о том, чтобы оказаться в этот момент в другом месте.
Наконец он услышал, как начали просыпаться другие дети. Хулиганистый мальчишка
Олежка взялся прыгать на своей кроватке, Серёженька слышал, как скрипят её пружины.
Лежать Серёженьке было очень неудобно, мокро и липко, но он боялся пошевелиться,
боялся, что про него вспомнят.
Но про него, конечно, в конце концов вспомнили. Это был миг стыда и страха. Серёженька
почувствовал, как одеяло вырывают из его рук и увидел круглое румяное лицо нянечки тёти
Аси. И услышал неминуемый, громкий-громкий, её визгливый голос:
- Опять! Ты опять обоссался!
Более стыдно, более горько, более неисправимо никогда никому быть не может - так
думал Серёженька, вдавливаясь спиной в матрац. Серёженька не хотел плакать при всех,
при ней, но слёзы сами брызгали из глаз, и он ныл, ныл, и был так противен самому себе, и
ему казалось, что хуже уже ничего быть не может.
- Уу-ууу!
Дети собрались вокруг его кроватки, стоящей отдельно и единственно покрытой клеёнкой.
Мальчишки прыгали и смеялись, девочки визжали от восторга, что можно повеселиться за
чужой счёт.
- Обсыкун! Обсыкун!
Олежка выхватил из-под него простынку и понёсся гасать с ней по комнате, демонстрируя
всем желающим мокрое желтоватое пятно. Няня тётя Ася изловила Олежку, отобрала
простынку и шлёпнула его по попке.
- Всем в туалет, - скомандовала она и, обернувшись к Серёженьке, сказала такие
ненужные, такие лишние, всегдашние слова:
- Ты же взрослый парень, шестой год уже, неужели нельзя быть повнимательнее.
Все ушли из спальни, а Серёженька молча, уже не плача, тихонько сидел себе на
корточках, прислонившись спиной к прохладной стене, и мечтал как-нибудь умереть, чтобы
все они плакали на его похоронах, а он бы встал из гроба и сказал, глядя прямо в
зарёваное тёть-Асино лицо:
- Так вам всем и надо!
Но тут пришла тётя Ася и, взяв его за руку, повела в столовую на полдник. По дороге она
погладила его по голове, а на пороге комнаты даже приостановилась, нагнулась и прижала
его голову к пышной жаркой груди. Серёженьке недостало воздуха, но он стерпел.
- Что ж у тебя, маленький, никак не получится, - вздохнув, жалостливо сказала нянечка, но
Серёженьку её ласка только обидела, ему стало ещё стыднее, и он вжал голову в плечи.
После полдника у них были занятия. Воспитательница Галина Евгеньевна задала им
сначала рисовать жуков. Серёженька старался, громко сопя и высунув кончик языка изо
рта. Его жуков Галина Евгеньевна назвала в числе лучших, Серёженька было загордился,
но Олежка ткнул его в спину карандашом и прошептал злорадно:
- Обсыкун.
Серёженька почувствовал, как зарделись его щёки. Он хотел забраться под стол, но было
неудобно перед воспитательницей.
- А теперь, ребята, каждый расскажет своё любимое стихотворение, - бодро сказала
Галина Евгеньевна, - Леночка, начинай.
Встала полненькая девочка Леночка и скороговоркой неразборчиво прочла что-то про
зиму и ёлочку. Этот стишок все учили ещё к Новому Году.
- Теперь Алик.
Алик был шустрый кудрявый мальчонка. Стиха он вспомнить не смог, и воспитательница
помогла ему, прочитав начало про слоника, а он громко продекламировал последнюю
строчку.
- А теперь очередь Серёженьки.
Серёженька встал из-за стола, поднял глаза к потолку и начал:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог...
Он читал с выражением, немного картавя на букве "р". Когда он дошёл до "Свет решил,
Что он умён и очень мил", то услышал сзади олежкино "Ну даёт!" Это придало ему
уверенности в себе, и он бодро продолжил. На словах "Как рано мог он лицемерить, Таить
надежду, ревновать..." Галина Евгеньевна попыталась захлопать и попросить:
- Ну достаточно, Серёженька, ты умница. Вот отличник.
Но Серёженька её не слушал. Стихи разогрели его, он раскраснелся, глаза его заблестели,
и он всё читал, читал. Дети вокруг уже раздвинули столы, поприносили в круг игрушки и
взялись играться. Мальчишки возили машинки.
Ещё амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят.
Девчонки укладывали кукол спать.
У нас теперь не то в предмете:
Мы лучше поспешим на бал...
Галина Евгеньевна подходила к нему, трогала его лоб.
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?..
Тётя Ася хлопала перед его глазами в ладоши и ахала, сложив руки на обширной груди.
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он...
Когда за ним пришла мама, он дошёл уже до
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! Я предан вам душой...
Увидев перед собой маму, Серёженька остановился и застеснялся. Галина Евгеньевна
говорила маме, какой он молодец, какая у него прекрасная память, а Серёженька всё
молчал. А когда он оделся и они с мамой совсем уже собрались уходить, то Галина
Евгеньевна всё-таки обмолвилась:
- Но вот Серёженька сегодня опять...
Она не досказала. Но Серёженька заметил, как мама сразу поскучнела лицом. Он потянул
её за руку, и они вместе поспешили уйти.
Они шли по улице молча. Когда проходили мимо какого-то забора, то Серёженька отыскал
под ногами железяку и, шагая быстро, приставил её к железным прутьям забора. Тарарам
был громкий, но мама его не останавливала, и Серёженьке в производимом им шуме
слышалась чистая светлая мелодия...
