ЖЖ-Ж-ЗЗЗ -З
Сначала Олег Сергеевич попытался не обращать на него внимания. Он подумал немного о вчерашнем футболе, затем попробовал подсчитать, сколько умещается перед закрытыми глазами светящихся ячеек, но это оказалось муторно и назойливо, и тогда Олег Сергеевич нарисовал с помощью своего воображения в собственном же мозгу шляпу.
Она была тёмно-синяя, бархатная, с широкими, чуть загнутыми вверх полями. На верху у неё была удлинённая вмятина, как то и положено быть у всех порядочных шляп. В общем, шляпа получилась хорошая, добротная, и у Олега Сергеевича возникло желание её примерить.
Он протянул правую руку , вдруг заметил, что цвет её кожи отчего-то слишком уж белый, какой-то молочный, и расстроился, главным образом не потому, что это было не очень естественно, а, скорее, оттого, что белые руки выглядят нежно и холёно, ну совсем не по-мужски. Этими длинными (тоже не его) пальцами Олег Сергеевич ухватился за край шляпы и попытался её приподнять.
Однако шляпа не поддалась, и вдруг с руки на неё начало наползать что-то белое. Оказывается, кожа действительно была не настоящая, а покрытая каким-то неизвестным белым составом, который при соприкосновении с посторонним предметом вдруг изменил свою структуру, стал жидким и текучим, и вот теперь он стекал на шляпу, охватывая её со всех сторон и покрывая тонким слоем, сквозь который кое-где проглядывала тёмная синева бархата.
Дойдя до полей шляпы, жидкость остановилась на секунду, но затем хлынула с ещё большим напором, неожиданно окрасив материал почему-то в кроваво-красный цвет.
Олег Сергеевич подивился необычным свойствам состава, ещё раз внимательно осмотрел руку, которая теперь уже была его всегдашней, желтовато-розовой с обгрызанными ногтями на коротковатых пальцах и твёрдыми мозолями от турника, и, как будто желая точно проверить её наличие, приложил ладонь к щеке.
Шляпа, вернее, её белый верх туго провернулся в красных полях и замер в неестественном положении. Олег Сергеевич тут же почувствовал, как мозг в его черепной коробке резко расширился, ударив по костям изнутри, а потом сжался, издав глухой стон и, уже не прерываясь, начал жужжать примерно так: ж-жжж-жз…
Такое Олег Сергеевич терпеть и вовсе не захотел и со всей силы ударил кулаком по шляпе, намереваясь вернуть её к первоначальному виду. Шляпа взвыла и вдруг стала твёрдой, мокрой и блестящей и к тому же очень как будто неудобной и болезненной.
Олег Сергеевич сильно раздосадовался, но бить по шляпе больше не стал, тем более, что она утратила все свои прежние свойства, положенные ей природой и стала будто не собой. И тут Олег Сергеевич догадался, что его провели подлым образом и что не обращать внимания у него не получилось. Тогда на внутреннем совете было предложено применить другую тактику. Его можно было попробовать уговорить.
"Жжж-зж,"--начал тихонько приговаривать Олег Сергеевич, стараясь попадать в такт и тщательно соизмеряя высоту и частоту звука.
Потом пошло в ход сгибание и разгибание коленей, быстрое, раскачивающее всё тело и служащее целям отвлечения. Одновременно пришлось прибегнуть к поглаживанию, которое Олег Сергеевич пробовал производить по правилам: кругообразно, по спирали, а также по следу маятника - туда-сюда выпукло-вогнуто.
Естественно, что столько действий, произведённых единовременно, направленных к одной цели, энергичных и нестандартных, не могли не дать хоть какой-нибудь результат, и, действительно, вскоре Олегу Сергеевичу стало столь пронзительно плохо, что ему всё же пришлось сделать то, чего он избегал делать последние минут двадцать.
Олег Сергеевич открыл глаза. Конечно, он ожидал, что такое крайнее средство вмиг избавит его от неестественности и нестерпимости положения, и поэтому, когда в общем в его ощущениях ничего не изменилось, если не считать, что на некотором расстоянии от глаз затрепыхалась тюлевая занавеска, белая и дырявая,-- то Олег Сергеевич поспешил этому не поверить и ещё раз выразительно закрыл, а потом ещё более отчётливо и выразительно открыл глаза. Но - ничего не изменилось.
Зуб по-прежнему болел.
Тогда Олег Сергеевич рассердился уже по-настоящему и в гневе полежал и подумал о жизни ещё минут тридцать-сорок, пока будильник резким звоном не нарушил его внутренний дискомфорт, сделав его ещё более неудобоваримым. Залепив пощёчину будильнику, от коей тот отбрыкался твёрдой никелированной поверхностью, Олег Сергеевич повернулся, обволакивая телом больной зуб поудобнее, и тронул за плечо жену Наташу.
Та открыла глаза медленно,не сразу, как отметил Олег Сергеевич, без особых предварительных мучений и долгих размышлений, и уже одно это настроило его как-то недоброжелательно.
- При-вет, -- Наташа сладко потянулась, растягивая рот в зевок, что повергло её супруга в состояние депрессии, и опять закрыла глаза, немедленно заработав этим неудовольствие мужа.
- Вставай. Я опаздываю,-- Олег Сергеевич лежал, опираясь на локоть, аккуратно придерживая правой щекой больной зуб и продолжая совершать мысленные поглаживания, и смотрел на жену.
Жена же Наталья опять открыла глаза, улыбнулась утренней, ленивой улыбкой, постепенно высвободилась из-под одеяла и, пошуршав по полу ногами в поисках тапок, встала, накинула халат на белые плечи, вышла из комнаты.
И - всё. Ни слова сочувствия, ни намёка на понимание, ни искры милосердия - ничего того, что ждал от неё страдающий Олег Сергеевич.
Откинувшись на подушку, не забыв, правда, помочь устроиться зубу, он обиженно сказал "уу-у", а потом "жж-ж", попав в звук одновременно с мозгом; подивился этому и опять пожужжал, но уже совсем неправильно; окончательно расстроился и попробовал было лежать спокойно, совершенно не двигаясь, в надежде обмануть боль: мол, я совсем не я, а не я даже вовсе никто, а этого никого здесь и нет, -- но такое не прошло: боль, напротив, ещё более прочно утвердилась на своём месте и стала какой-то устойчивой и неотвратимой; так что Олег Сергеевич вдруг сразу понял, что ничего уже не поделаешь, ему с ней прийдётся жить, к ней привыкнуть.
- Но , главное, не уступать ей первенство, -- сказал вслух Олег Сергеевич и отметил, что говорить ему совсем не хочется, что выходит всё глупо, и вообще человеческая привычка говорить - извращение пустомелей; что гораздо значительнее внутренняя речь; однако в момент промежутка между "жжж" и "зж" ему удалось осознать, что подобные мысли являются всё-таки следствием боли; в следующий промежуток у него получилось рассердиться на себя, а ещё через один - произнести:
- Не потакать.
Последнее "-ать", чмокнув, уселось прочно на зуб, и от этого характер мозговых звуков несколько изменился: теперь в диапазоне чаще присутствовал звук "з", тогда как "ж" встречался гораздо реже. Вот примерно, как это происходило:
- Не дать…
"ззз-зж"
- … боли…
"ж-з"
- победить…
"жз-ззз-з-ж-зз"
- !
"ззззз-ж"
Этот взвизг мозга совпал как раз со словами жены Наташи, донёсшимся из кухни:
- Олежек, ты где?
- Мым, -- промычал в ответ Олег Сергеевич, подивившись, как странно преобразуют звуки сведённые судорогой скулы.
Нехотя оторвавшись от внутренних наблюдений, принуждённый вернуться в цепкие объятья мелочной, суетливой обыденности, этим сильно раздосадованный, он выбрался из вязкого плена тёплого одеяла и, охватив себя руками в страхе отслоиться от зуба, прошествовал на кухню. Жена Наташа стояла у плиты и била на сковородку яйца.
- Ты уже умылся? Хочешь чай или кофе?
"Три яйца, хлеб с маслом и чай,"-ответил Олег Сергеевич, но не заметил, правда, что ответил мысленно. Следя за тем, чтобы биотоки вокруг зуба распространялись равномерно, не образуя опасных завихрений, он медленно развернулся, придержал тело рукой за холодильник и пошёл в ванную комнату, плавно переступая ногами и стараясь не шлёпать старенькими шлёпанцами.
Вид зубной щётки зубу не понравился. Он попереступал корнями в десне и гордо застыл, молча, но красноречиво излучая коротковолновые порции въедливой боли. Это заставило Олега Сергеевича поступиться своими многолетними привычками. Он не стал чистить зубы и, вместо холодной, осторожно ополоснул лицо тёплой водой.
Промокнув нос и лоб полотенцем, Олег Сергеевич приблизил лицо к зеркалу и попытался открыть рот, чтобы разглядеть, наконец, то, что так настойчиво и занудливо последние несколько часов мешало ему жить. Рот открыть, конечно, ему удалось, но там всё выглядело пристойно, за исключением, пожалуй, подозрительного отверстия в одном из зубов в том районе, где, по всем ощущениям, и находился источник боли.
"Ага,"- сказал Олег Сергеевич и вдруг узнал своего врага в лицо.
"Будем знакомы,"-произнёс зуб и ласково жужжукнул, - "зжж".
Олег Сергеевич рассмотрел его подробно и сказал:"Дурак."
"Сам дурак,"- обрадовался зуб и взвизгнул.
Тогда Олег Сергеевич закрыл рот крепко-накрепко и решил впредь его никогда не открывать, просто так решил, без всяких комментариев, а, может, в глубине души и надеялся, что зубу станет скучно и бесполезно болеть в тёмном, непроветриваемом помещении, и он болеть перестанет. Но у зуба, видимо, были другие планы, и, раз разболевшись, прекращать он не думал, радуясь даже, что вот, наконец, его заметили и теперь он-де важная шишка.
На такие претензии Олег Сергеевич сказал "жжж" и вернулся на кухню. Там на столе уже дымился горячий завтрак, а жена Наташа разливала по чашкам чай. Сев за стол, взяв в руки вилку и вдруг вспомнив, что рот открыть он никак не может, Олег Сергеевич немедленно рассердился и даже будто расстроился. Но потом, рассудив толково, решил себя обмануть, подцепил вилкой кусок яичницы, поднёс его ко рту, но недремлющий мозг не желал потворствовать Олегу Сергеевичу, и рот потому не открылся.
Зуб злорадно провернулся вокруг своей оси и утвердился в неудобном положении. Жена Наташа спросила:
- Что с тобой?
Олег Сергеевич посмотрел на её немного полное, но миловидное лицо мудрыми глазами, и вдруг ему стало до боли обидно, что она, вся такая свежая и утренняя, вот никак не может осознать и прочувствовать, как ему сейчас больно и плохо.
- Я пойду разбужу Андрейку, а не-то он опоздает в школу, -- сказала жена совсем лишнюю, вечную каждодневную фразу и вышла из кухни, мимоходом запустив руку в густую шевелюру Олега Сергеевича, запутавшись пальцами, секунду помешкала и, не заметив мужьего раздражения, направилась в маленькую комнату.
Олег Сергеевич шумно вдохнул, вскочил с табуретки, шумно выдохнул и широкими шагами, уже не заботясь об удобствах зуба, быстро прошёл в спальню, оделся; потом открыл дверь в маленькую комнату, застал жену за ритуальными обниманиями с семилетним сынишкой, которому тоже было абсолютно всё равно, что там происходит с папой; шумно вдохнул и выдохнул уже специально для них, чтобы они осознали его гнев и неудовольствие, и затем, схватив папку с бумагами, выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью.
С троллейбусом Олегу Сергеевичу повезло: он подошёл почти сразу. Но это всё, конечно, благодаря зубу и его магнетическим излучениям. Ведь нельзя же, в самом деле, стоять на одном месте и ждать чего-то, пусть бы даже и троллейбуса; непременно всеобщее мироздание и глобальное равновесие должно было бы нарушиться от такой концентрации боли в ничтожной его части. Эта боль должна хотя бы перемещаться во времени и пространстве, чтобы как-то взаимопогасить волны невиданной амплитуды нездоровой природы и ослабить возмущения, грозящие привести к необратимым последствиям.
Так думал Олег Сергеевич, зажатый между большой женщиной с накрашенным лицом и молодым человеком студенческой наружности, причём нос Олега Сергеевича утвердился как раз на макушке некоей особы, обладательницы густой каштановой шевелюры, из-за которой нашему страдальцу всякий раз, когда часть этих роскошных волос попадала ему в носоглотку, хотелось чихнуть, но, к чести его, он сдерживался, и эта борьба с самим собой несколько ослабила зубную боль.
Настойчивая ругань, доносившаяся с передней площадки троллейбуса, очень к месту удобно оседала на зуб и очень здорово вписывалась в "жжж", а поэтому не раздражала, а, наоборот, казалась необходимой.
На одной из остановок Олега Сергеевича подтолкнули сзади, и он оказался тесно прижатым к особе с каштановыми волосами, отчего вдруг получил резкие приятные ощущения, странным образом сочетавшиеся с судорожной болью в области скулы. Отдавшись во власть необычных чувств, Олег Сергеевич чуть не пропустил свою остановку, а когда очутился на твёрдой земле, выдержав бой с бодрыми, утренними согражданами, то почувствовал себя каким-то жалким и одиноким.
Пока Олег Сергеевич шёл на работу, поднимался по лестнице, устраивался на своём рабочем месте, он всё думал о том, что вот-де у всеобщего разума появилась язвочка, и угораздило же её появиться именно в объёме, занимаемом Олегом же Сергеевичем, и что эта самая язвочка отвлекает мировой разум от решения его глобальных обязательных задач, зацикливает на себе и, являясь в одно время доказательством исключительности Олега Сергеевича, доставляет массу неприятностей ему же.
Возмутившись явным несоответствием, Олег Сергеевич сильно ударил пальцами по клавишам компьютера, будто мстя за невозмутимое спокойствие, тогда как в мире духовном, недостижимом для этой груды материального, происходят значительные метаморфозы, странным стечением обстоятельств сосредоточившиеся в районе нижней части лица рядового программиста.
Олегу Сергеевичу, благодаря аналитическому складу его критического ума, стало очень любопытно, как будет происходить контакт его измышлений здорового состояния, выраженных в незаконченной вчера программе, и измышлений больных, отравленных зубными магнетическими биотоками.
Будучи приверженцем идеи о некотором глобальном информационном поле, уравновешивающем поле энергетическое, естественно, он тут же заинтересовался, как такие крутые завихрения противоположных энергий, которые в человеческом разуме отдаются болью, могут повлиять на баланс в поле информации, с которым он работал каждый день в силу природы своей интересной профессии.
Помучавшись часа два над программою, Олег Сергеевич убедился, что последние дни до сегодняшнего он был либо гением либо туп как пробка, причём проверить правильность и первого и второго утверждения не представлялось возможным, ибо Олег Сергеевич не мог ни понять, ни вспомнить ничего из уже сделанного, а потому через некоторое время он просто сдался и перестал думать и понимать вообще, занимаясь тем только, что обволакивал слюною зуб и тихонечко внутренне жужжал.
Когда к нему подошёл шеф и что-то там спросил, кажется, не поздоровавшись, у Олега Сергеевича получилось особенно хорошее, тяжёлое "жж" и, радостный, он, почти не открывая рта, умудрился произнести:
- Жз-ж-ждраф-жствуйте.
- Ах да, извините. Здравствуйте.
Олегу Сергеевичу не понравилось начальниково "з", бывшее слишком звонким, поэтому он нахмурил брови и отчётливо несколько раз поправил: "жж","ж","жжж". Видимо, мимика его при этом была довольно выразительна, потому что шеф удивился и спросил:
- Когда будет готова программа?
- Ж-жавтра, -- Олег Сегеевич ещё подумал, и вдруг ему представилось, что вся неестественность его положения происходит от явного несоответствия между затраченной энергией, рождённой им информацией и материальным денежным эквивалентом, и, так как боль сама по себе прекращаться не собиралась, то налицо была необходимость в действиях решительных, нестандартных и сиюминутных, а потому Олег Сергеевич усилием воли разомкнул челюсти и, выкривив рот, жутким шёпотом спросил:
- А когда мне повысят зарплату?
На букве "з" он даже не пожужжал, но шеф и без того совершенно офигел от такой наглости, которой никак не ожидал от покладистого, застенчивого работника, каковым до сих пор являлся Олег Сергеевич, а потому неожиданно для себя, тоже как-то странно искривив губы, с усилием произнёс:
- Жавтра.
"Ззз,"- сказал Олег Сергеевич и уронил мышку на пол. Шеф развернулся и ушёл.
Олег Сергеевич загрустил. У него болел зуб. Тридцать пять лет Олег Сергеевич даже не помнил, что у него есть зубы и не знал, сколько их, а вот теперь что-то там в высших сферах сместилось, кто-то как-то в какой-то программе чуточку напартачил, и, вот на тебе, расплачиваться за это приходилось Олегу же Сергеевичу.
- Нет жже, нет! - возопил вдруг наш программист, повергнув сослуживцев в состояние шока, вскочил со стула, на стул, вновь со стула и, скорбно взмахнув руками, оставив в воздухе аромат страдания и недоумения, выбежал на улицу.
Была поздняя весна. Солнце светило ярко и тёпло, всюду разрасталась нежная зелень, и, может быть, поэтому на лицах многих встречных людей сияли улыбки.
Заметив это, Олег Сергеевич остановился и ощупал своё лицо. Насколько он мог судить, его выражение было напряжённым и очень сосредоточенным. Расслабить мышцы не получилось, и Олег Сергеевич попробовал помочь себе, нарисовав улыбку пальцем. Но рот до намеченных границ растягиваться никак не хотел, а зуб злобно поднывал, ассоциируясь со звуками "вз-з" и "жзз".
Хотелось плакать или покончить жизнь самоубийством.
Вдруг в пёстрой толпе людей взгляд Олега Сергеевича нашёл высокую девушку с густыми каштановыми волосами, вольно рассыпавшимися по ровной спине. Это зрелище ему о чём-то смутно напомнило, и он, подталкиваемый к решительным действиям неутихающей болью, не желающий медлить и оставаться на месте, устремился за этой девушкой.
Когда Олег Сергеевич уже практически её догнал, зуб внезапно начал проворачиваться вокруг своей оси, крепко протаскивая свои изгибчивые корни по живым, изболевшимся тканям, боль вдруг стала особенно пронзительной и невыносимой. Олег Сергеевич понял, что если сейчас он не сделает чего-нибудь из ряда вон выходящего, то где-нибудь на высшем уровне порвётся какая-нибудь важная струна, без которой всеобщая музыка мирового существования будет звучать нестройно и неправильно, и всё разболтается и в конце концов распадётся и погибнет в рассогласованности, а виноват в этом будет всего лишь Олег Сергеевич.
Мысли этой он вынести не смог, равно как и боли, поэтому забежал мимо девушки вперёд , встал, закинув вверх руки и заставив тем самым девушку остановиться, и, глядя в её испуганные тёмно-коричневые глаза, произнёс следующую пламенную речь:
- Мы с Вами разные люди, у нас разные тела и отдельные разумы. Мы живём в одном городе, ездим в одном троллейбусе на работу, находясь друг с другом в непосредственной близости. Оболочки наших душ соприкасаются, кровь течёт по жилам параллельно, близко, но никогда не выходя за отведённые ей пределы, не сливаясь воедино с чужой кровью.
- Наши нервы извиваются под кожей, Ваши под Вашей, мои под моей, но они никогда не пересекут границы и не свяжутся в один узел, чтобы передать ощущения Вам - не Ваши, мне - не мои, но человеческие - человеку, возможные для него в силу его человеческой природы и невозможные потому только, что в данный момент находятся в данном же участке пространства, заключённые в определённой личности, чужой личности.
- Не страшно ли сознавать, что вот рядом столько людей, столько миров, созданных силою мысли, соответственно для каждого человека - свой, непересекающийся с другими либо соприкасающийся с ними постольку, поскольку позволяет это возможность внешнего его выражения посредством языка или глаз. Не правда ли, страшно и жестоко, что Вы для меня - закрыты, и я для Вас - будто бронью или панцирем покрыт, чёрт, обидно, что просто кожей, черепной коробкой.
- Откуда Вам знать, кто я, что я, почему я? Откуда мне всё знать про Вас?
- И Вам вот даже всё равно, что это так, что Вы не знаете; Вам вот и Вас самих хватает, зачем ещё какой-то там я, к тому же, быть может, и сумасшедший.
- Вам ведь даже всё равно, что у меня что-то там болит, или не болит, или я умру. Ваш мозг отказывается принимать сигналы моих нервов, он отказывается от моей боли, потому что ему так легче. Но ведь это глупости! Это сейчас легче, когда в Вас нет боли, а потом, если вдруг и у Вас, и сильно - что тогда? Вы замкнётесь в себе и будете эту самую боль культивировать.
- А Вы не думали о том, что лучше слиться воедино со всеми людьми и распространить всю Вашу индивидуальную, сильную в малом объёме пространства боль на всех, и тогда она растворится крупинкой соли в море воды, и не будет её вовсе, ни для кого не будет?
- Ан нет: все закрываются, все таятся. Никто не хочет ничем ни делиться, ни ничего брать. И никто не хочет подумать о том, каких высот мы можем достичь, если сольёмся воедино и силой всеобщего разума подавим, во-первых, всю боль, скопившуюся в нездоровом человечестве, а, во-вторых, получим мощнейший генератор информации и перейдём с тех пор на более высокий уровень развития, что и является, быть может, целью существования человечества как явления в целом!
Тут Олег Сергеевич остановился, чтобы перевести дух, и хотел было продолжить, но скулы его внезапно свело судорогой, и зуб, возопив, велел молчать. Олег Сергеевич сглотнул громко слюну и, превозмогая боль, ещё крикнул:
- И вот же у меня зуб болит! - и уже совсем замолчал, сразу как-то сник и погрустнел.
Вокруг него собрались люди и стояли молча, не зная, что предпринять. Девушка с коричневыми глазами и каштановыми волосами застыла напротив с испуганным видом, крепко прижимая к груди сумочку и оглядываясь на людей в поисках подмоги.
Тут к Олегу Сергеевичу пробился какой-то мальчик, белобрысый и сероглазый, взял его за руку и, немного потянув, сказал:
- Пап, пошли домой, там тебя мама ищет, ей с работы звонили.
Олег Сергеевич свободной рукой потрепал сына по голове и пошёл за ним.
Люди смотрели им вслед и уже не молчали, выдвигая различные гипотезы по поводу происшедшего. Девушку пожалели и отпустили, а Олега Сергеевича обозвали сумасшедшим, потом пьяным, а заодно пожалели ещё и его сынишку. Но вскоре все разошлись и всё забылось.
Жена Наташа встретила Олега Сергеевича с тревогою. Андрейка ей ещё с порога сообщил о том, что у папы болит зуб, и вообще мальчик принял всё близко к сердцу, потому что у него самого на прошлой неделе выпало два передних зуба, и он очень переживал. Жена Наташа, долго не раздумывая, взяла Олега Сергеевича за руку и повела к знакомому дантисту. Правда, Олегу Сергеевичу удалось по дороге один раз вырваться, и он уже добежал до угла дома, как вдруг был перехвачен собственным сыном Андрейкой, который тихонько следил за родителями. Наградив отпрыска подзатыльником, Олег Сергеевич вернулся в объятия супруги и под конвоем был благополучно препровождён в зубоврачебный кабинет.
Там Олег Сергеевич без привычки неуклюже взгромоздился на кресло и начал с того, что наотрез отказался открыть рот, несмотря на уговоры рыжего чудака в белом халате и смешном колпаке. Зуб был с Олегом Сергеевичем солидарен и тихонько ныл, протестуя против насилия.
Жена Наташа долго не думала, подошла к креслу с другой стороны и поцеловала мужа в щёку. Тот ошалел от неожиданной ласки и разомкнул челюсти.
В это мгновение время приостановило свой бег, накрутившись на прямоугольную ячеистую лампу, а секунды сосредоточились на кончиках всевозможных железок, которые доктору угодно было засовывать в рот к Олегу Сергеевичу. Был сделан обезболивающий укол, и последняя информация, которую получил мозг Олега Сергеевича от возмущённого таким бесцеремонным с ним обращением зуба, была зашифрована формулами злости и боли.
Потом Олег Сергеевич почувствовал, что зуб умер, а щека невероятно разрослась, сравнявшись с носом и закрыв глаз. Уже равнодушный ко всему, даже к такому явному уродству, измученный Олег Сергеевич заснул, но этого никто не заметил, потому что рыжий доктор продолжал копаться в сокровенных внутренностях зуба, а жена Наташа терпеливо ждала, иногда поднимаясь со своего места и заглядывая любопытства ради мужу в терзаемый рот.
Олегу Сергеевичу ещё пришлось наведаться к зубному врачу, но во второй раз его сопровождала не жена, а только маленький сын Андрейка, ужасно гордый возложенным на него поручением. Олег Сергеевич, покорившись судьбе, уже не пробовал убежать, а ловко забрался в кресло и даже по первому же требованию открыл рот. Правда, в особенный момент сильной, острой боли он умудрился заехать кулаком в ухо рыжему доктору, отчего тот коротко ойкнул и выронил какую-то железяку. Олег Сергеевич что-то промычал, оправдываясь и извиняясь, но внутри был несказанно доволен, что хоть как-то смог отомстить жестокому врачу за причинённые им страдания.
Итак, зуб у Олега Сергеевича больше не болел. Иногда это казалось странным, и Олегу Сергеевичу даже приснился сон о том, что у него вовсе нет никаких зубов, и он, проснувшись в холодном поту, первым делом запустил пальцы себе в рот. Удостоверившись в наличии полного комплекта клыков, резцов и коренных, вздохнул и обрадовался.
В это же утро, добираясь на работу, Олег Сергеевич очутился в троллейбусе лицом к лицу прижатым к той самой девушке с каштановыми волосами. Старательно отворачивая голову в сторону, он мучительно краснел всю дорогу, но, если быть точным, девушка также мучительно отворачивалась в другую сторону и также старательно краснела. Этим их отношения и закончились.
У сына Андрейки благополучно выпало ещё несколько зубов, и теперь он стеснялся улыбаться.
Жена Наташа как была умницей, так и осталась, а на работе Олегу Сергеевичу действительно немного повысили зарплату. Так что хоть какая-то польза от всей этой истории была.
А зуб жил себе во рту, выполняя свои природные функции, тихонько и спокойно. До поры до времени.
